Пик Жилина - Страница 35

Как же нужно ненавидеть Его, чтобы выдавать свою ненависть за неверие! И как это по-человечески - без устали повторять, что ты не веришь в Его существование, но при этом тратить столько фантазии, столько труда, чтобы доказывать из книги в книгу, какой Он плохой и как плох Его промысел. ("...Я скакала за вами трое суток, чтобы сказать, как вы мне безразличны...") Вот один писатель выводит аршинными буквами, мол, нет подлости, которую люди не совершили бы во имя Бога, забыв добавить, что точно так же нет подлости, которую не совершили бы во имя безбожия. Фанатизм - это проблема" психологии, а не теологии. А сколько подлостей совершается во имя любви - к женщине или к мужчине, к детям или к Родине? Вот Другой писатель ("Знал ведь его фамилию, но забыл",сокрушенно сказал Лэн) с бесконечной горечью оповещает мир, что Длань Господня бьет только нравственных людей, делая их несчастными, а безнравственные, все как один, живут себе припеваючи, и причина этой вселенской несправедливости в том, что праведники - это та сила, которая способна дать человечеству божественное могущество, пусть даже через миллиард лет. ("Славин*- подсказал я.- Его пунктик".) Хотя, прежде чем обвинять высшие силы в подавлении всякой конкуренции, стоило бы задуматься: а верна ли исходная посылка? Не взята ли она по принципу "это же всем известно"? Подбор примеров, показывающих, что у нравственных людей жизнь якобы не складывается, всегда будет тенденциозен; с другой стороны, найдется ровно столько же примеров того, что злодеи наказаны еще при жизни. И вообще, если праведник чувствует себя несчастным,- какой же он праведник? Вот третий писатель... ну да Бог ему судья. Незаурядные люди, гордость строговского Питомника, доказывают и доказывают что-то - ожесточенно, в меру своей талантливости. Зачем, если НЕ ВЕРЯТ? Если бы не верили, писали бы о земле, а не о Небе. Значит, все-таки верят. Во что? В кого? Ответ: в Плохого Бога. Так добро ли они несут в мир? Лучше бы и вправду не верили...

- Ну ты, брат, загнул,- восхитился я.- Надо бы тебя с нашими старичками познакомить, а то чего я один за всех отдуваюсь.

- Не надо,- сразу сказал он.- Лучше вы, это...

- Ты хотел о чем-то попросить?

Лэн сильно покраснел.

- Я знаю, зачем ваши товарищи сюда приехали. Мне тоже очень жалко Строгова... и я даже хотел, чтобы вы рассказали ему правду про его учеников. Про их культ Плохого Бога, ну, вы понимаете. Я - вам, вы - ему. Строгов ведь и сам...

- Что - сам? - спросил я с интересом.- Проштрафился?

- В психологическом гомеостазисе, который он назвал "новым человеком", не нашлось место такой важной системе, как Бог,- сказал мальчик, с каждым словом возвращая себе уверенность.- Это большая ошибка, ведь Бог не где-то наверху или сбоку, а в голове каждого из нас. Участочек мозга, частичка организма. Никто из вас эту ущербность не замечает, вот и плодите калек, думая, что продолжаете традиции великого писателя.

- Серьезное обвинение,- покивал я.- Банда четырех и примкнувший к ним Лэн Туур.

- Они не имеют права,- сказал он со злостью.

- Что?

- Делать человеку больно.

- Это иллюзия,- сказал я ему,- будто Строгову можно сделать больно. Строгов перестал чувствовать боль, в том-то и дело.

- Были бы они учениками, жили бы рядом, а не наезжали раз в семь лет,- упрямо сказал он.- И вообще...

- А я? Ученик или нет?

Лэн взглянул искоса и опустил глаза, ничего не ответив. Я предложил ему:

- Давай-ка, дружище, отправимся к Строгову вместе. Повторишь старику все, что мы тут с тобой нагородили.

Лэн стал совсем пунцовым и вымучил:

- Спасибо, я подумаю.

Так и дошли до места.

Приветственная надпись на отеле в очередной раз обновилась. Приятный вечер закончился безвозвратно, теперь горело слово:

"НОЧЬ". Просто - ночь, без лишних эпитетов. "И только ночь ему подруга, и только нож ему господь..." Спокойно пересечь холл мне не позволили: лифт спустился с небес, едва я появился в дверях, словно в засаде ждал, словно почуял, что вот он я, здесь; и чавкнули створки, вываливая наружу Марию. Странным зигзагом мой бывший шеф двинул ко мне, целенаправленно смыкая наши траектории. Галстук торчал у него из кармана брюк, белая шелковая рубашка, расстегнутая до пупа, хранила отчетливые следы падения, а по пятнам на его одежде можно было составить примерное представление о том, что высокопоставленные сотрудники Совета Безопасности едят на ужин. Все это было так странно, что я остановился.

- Жилин, я тебя любил,- произнес Мария и закашлялся.- Как сына.

Удушливая волна ударила мне в нос. Мария был пьян. Он был пьян до непотребства, я никогда его таким не видел, а я всяким его видел: голым, небритым и даже без очков.

Вот и сейчас он сжимал очки в левой руке, нелепо взмахивая ими, как эквилибрист противовесом.

- Да, я мерзок! - объявил Мария с вызовом.- Зато ты, Жилин, страшен. Это комплимент, детка.

- Что стряслось? - спросил я по возможности терпеливо.

- Я знаю, ты с ней уже встречался. Ты приехал сюда из-за нее, правда? Не надо лгать, детка, лучше помолчи. Я тебе кое-что расскажу про эту красотку...- Он все пытался посмотреть мне в глаза, но каждый раз промахивался.- В четырнадцать лет она победила на школьной олимпиаде по космогации, заняла первое место на Аппенинах. Добилась права поехать в Москву, на европейский сбор. Но сначала нужно было пройти медкомиссию, иначе ее не включили бы в команду. И тут выяснилось, что четырнадцатилетняя девочка беременна...

Мария снова закашлялся. Только это был не кашель. Вот этого мне как раз и не хватало, озабоченно подумал я, озираясь. Что делать, если ему срочно приспичит опорожнить желудок? Куда тащить тело, где тут ближайшая опорожниловка? И как, черт его побери, он умудрился так назюзюкаться, если весь алкоголь в здешних барах - ненастоящий, бутафорский? У него что, тоже нашлись друзья из интелей? Мария совладал с собой.