Пик Жилина - Страница 10

Площадь перед отелем была такая же просторная, как и прежде, но теперь она вовсе не напоминала аэродром. Та ее половина, которая примыкала к отелю и где раньше была гигантская автостоянка, превратилась в регулярный парк, то есть в систему газонов, изрезанных пешеходными дорожками. В центре пешеходной зоны размещался бассейн, в котором купались, на бортиках бассейна сидели в обнимку влюбленные парочки и болтали в воде ногами, и над всем этим возвышалась пятнадцатиэтажная громада "Олимпика" - красное с голубым. Ленточная галерея спиралью закрутилась вокруг здания, позволяя всем желающим подняться с земли до самой крыши, не заходя внутрь. Над входом сверкала надпись: "С ДОБРЫМ УТРОМ!"

И еще на площади был памятник...

Памятник стоял на привычном месте - по другую сторону парка, как бы в противовес зданию гостиницы,- но изображал он, разумеется не Владимира Юрковского, планетолога. Мраморного Юрковского меценаты взорвали еще при мне, пользуясь неразберихой и безвластием,- под выстрелы шампанского, оставив потомкам лишь изуродованный постамент. Чуть позже меценатами занялись студенты исторического факультета, вычислили их идеологов, а боевиков перестреляли. Нынешняя скульптура, в отличие от прежней, была цветной, телесного цвета, и являла собой парафраз на тему знаменитого "Давида" Микеланджело. Мускулистый здоровяк стоял в характерной позе, повесив на плечо клетчатую рубашку - вместо пращи. Совершенно голый. Обнаженный, как принято выражаться.

- Вот это мне и хотелось показать,- сказал сбоку Бэла.- А ты думал, чего ради я провожал тебя, как любимую девушку?

Я пошел, стараясь не сорваться на бег, прямо через площадь и возле монумента остановился. На постаменте стоял, демонстрируя миру величие собственного торса, не кто-нибудь, а я, Иван Жилин. Каменный атлет имел поразительное со мною сходство, не только портретное, но и анатомическое, вплоть до некоторых интимных мелочей. Вплоть до особых примет вроде шрамов и родинок. Подпись на постаменте гласила: "ИДЕАЛ. Автор - В.Бриг. Год Змееносца". Бывают в жизни моменты, когда смеяться над шутками не хочется, и эта был именно такой момент, именно такая шутка.

- Что за В.Бриг такой? - спросил я Бэлу.- Он что, в бане со мной мылся? Хоть бы портупею мне оставил, подлец.

- Фигового листка тебе недостаточно?

- За фиговый листок, конечно, спасибо. И все-таки хотелось бы понять, каким макаром все это здесь воздвиглось?

Довольный комиссар на секунду потерял уверенность.

- Если честно, я просто забыл подробности, давно это было. А впрочем... Точно помню, что автор - женщина. Да какая тебе, вообще, разница?

Я повернулся, твердо намереваясь исчезнуть. Даже шаг успел сделать, однако разговор, оказывается, еще не закончился. Товарищ Барабаш ровным голосом произнес мне в спину:

- Сегодня утром на взморье был сбит вертолет. Штурмовик класса "Альбатрос" без опознавательных знаков, если не считать литеры "L" на брюхе. Тебе это интересно?

Он обошел меня кругом и посмотрел снизу вверх.

- Продолжай,- сказал я.- Долго же ты рожал эту новость, комиссар.

- Вертолет был атакован из плазменного сгущателя "Шаровая молния", какие уже лет двадцать не производятся. Оружие, запрещенное Цугской конвенцией. Кем атакован - неизвестно. Летательный аппарат упал в море. Все, кто находился на борту, вероятно, погибли.

- Почему "вероятно"? Есть сомнения?

- Когда водолазы обследовали вертолет, то выяснилось, что корпус уже кем-то вскрыт. При помощи молекулярного резака. Кто-то успел поработать до нас. Внутри, само собой, было месиво трупов, но нашего Странника среди них не обнаружилось.

- Не уверен, что все это меня касается,- осторожно возразил я.

- Почему он подошел на вокзале именно к тебе? - спросил Бэла.- Вот главный вопрос, который касается тебя и прежде всего тебя,- он усмехнулся,- как литератора.

Мы вошли в тень, отбрасываемую зданием, и на душе сразу посвежело. Пожелание доброго утра над входом в гостиницу неуловимым образом сменилось новой красочной надписью: "УДАЧНОГО ДНЯ!",- что соответствовало, по-видимому, двенадцати часам.

Полдень.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Чемодан стоял в прихожей, возле двери, опередив мое появление на пару часов,- его доставили из больницы прямо в номер отеля. К ручке чемодана была привязана какая-то бирка, на которую я не обратил поначалу внимания. Это был глянцевый картонный ромб, изображавший герб города (золотая ветвь омелы на красно-голубом фоне), на обороте которого имелся текст: "В четыре часа на взморье. Поможем друг другу проснуться".

Записка.

- Кретины,- сказал я в сердцах. - Развлекаются.

Текст был написан не от руки, а оттиснут клишеграфом,стеснительный попался автор, побоялся оставить образец своего почерка. Я сорвал картонку с нити и бросил ее на ковер. Потом отключил оконные фильтры, впуская в полутемный зал настоящий свет, и прошелся по другим помещениям номера. Слева была спальня с библиотекой и ванной, справа - спортивная комната с тренажерами и сауной. Туалеты были в обеих половинах. Прекрасное жилище для холостого межпланетника, ненавидящего тесноту и искусственный свет, уставшего от людей, но при том имеющего здоровую половую ориентацию.

С запиской что-то происходило. Я присел и поднял картонный ромбик с ковра. Прежние слова исчезли, зато на их месте появились новые: "И пусть Эмми не ревнует". Я перечитывал фразу до тех пор, пока не исчезла и она, и мне было ужасно обидно, потому что теперь сомнений не было - записка оказалась в моем номере не случайно. Хорошо они тут развлекаются, любители всего естественного,- с использованием гелиочувствительных чернил, а также новейших достижений в области фотохромного программирования... Распаковывать багаж или продолжать осмотр номера не было желания. Думай, просил меня Бэла Барабаш, но думать тем более не хотелось. О чем тут, черт побери, было думать? О том, знакомо ли мне имя Эмми? Знакомо, черт побери, глупо отказываться. А может, о том, какому времени суток соответствуют "четыре часа"? Или о том, что взморье тянется на добрых два десятка километров?